Калининградскую правозащитницу и адвоката 64-летнюю Марию Бонцлер задержали и обыскали в ее адвокатском кабинете (по адресу ее квартиры) 28 мая. На следующий день Ленинградский районный суд Калининграда арестовал ее на два месяца по обвинению в «сотрудничестве на конфиденциальной основе с иностранным государством, международной либо иностранной организацией» (от 3 до 8 лет). Она, по версии следствия, «передавала спецслужбам недружественного государства сведения о сотрудниках силового блока региона, которые становились ей известными в силу адвокатской деятельности».
Бонцлер известна далеко за пределами региона своей правозащитной деятельностью. Тридцать лет она возглавляла созданный ею областной Комитет солдатских матерей, в том числе защищала от произвола срочников и их семьи в обе чеченские войны (об этом и многом другом подробнее рассказал в интервью для «СЗ» ее сын). С начала войны она стала одной из очень немногих, кто брался в регионе за административные и уголовные дела антивоенных активистов, среди ее подзащитных – тяжело больной пенсионер Игорь Барышников, приговоренный к 7,5 года за «фейки об армии». И вот, на четвертый год боевых действий помощь понадобилась самой Марии. На этой неделе в число ее защитников вошел московский адвокат, директор «Центра содействия международной защите» Илья Сидоров. В ходе адвокатского опроса своей подзащитной он узнал, как передает «Новая газета», о том, что сотрудники местного управления ФСБ РФ насильно завладели доступом к содержимому телефона Бонцлер и оформили устройство как «добровольно выданное» следствию.
В пятницу, 20 июня, адвокат Сидоров снова навестил Марию в СИЗО-1 Калининграда. «Слово защите» расспросило его, как прошел этот визит и в каких условиях она содержится.
– Наше свидание грубо прервали, едва оно началось, – рассказывает Сидоров. – Мария Владимировна подготовила для передачи мне копии двух своих заявлений. Первое касалось отказа от калининградского адвоката по назначению Вадима Завалишина. К нему у нее претензий нет, это ее давний знакомый, и поэтому ему морально тяжело представлять ее в столь сложном процессе. Второе – о том, что получила копию моих дополнений к своей жалобе на арест. Это нужно для ускорения назначения и так затянувшейся апелляции по мере пресечения. Бонцлер как скрупулезный адвокат, настоящий профессионал своего дела, и подтвердила получение письменно в двух экземплярах. Но, как только она протянула мне эти документы, в комнату для конфиденциального общения ворвался сотрудник ФСИН России, который неотрывно следил по видеомониторам за тем, как все проходит, в соседнем помещении. Как он позже признался, далеко не за всеми свиданиями арестантов с их защитниками столь тщательно следят в режиме реального времени, но в случае с Марией Владимировной это было особое указание начальства. Администрация СИЗО пообещала, что будет препятствовать ее защите, и слово свое держит. И вот влетает этот фсиновец внутрь и заявляет, что передача бумаг от нее мне на вынос запрещена. Но это произвол! Это незаконные действия, на что я сразу на выходе подал соответствующие жалобы. А там, на месте, мы, естественно, оба вежливо, но возмутились и не спешили подчиняться этому самоуправству, то есть не имеющему никаких оснований требованию прервать передачу документов. Тогда этот сотрудник вызвал целую оперативную группу. Они тоже вели себя корректно, но решительно, и обе копии ее заявлений все же изъяли, составив о том акт. При этом угрожая, что за это на Марию Бонцлер будет составлен дисциплинарный материал. Так они пригрозили уходя, победоносно тряся ее бумагами.
– А дисциплинарное взыскание-то за что?
– За то, что она якобы в нарушение статьи 21 Федерального закона № 103 и правил внутреннего распорядка пыталась передать документы мне напрямую, а не через начальника учреждения. Но это полный бред, они сами нарушали закон. Они, видите ли, считают, что у них есть «монопольное право» на отправку заявлений, жалоб и прочего в суд. Хотя это их обязанность, которой они часто манипулируют и тем самым в нарушение закона ограничивают права тех, кто у них содержится.
– Как к Бонцлер в целом относятся в СИЗО? На следующей неделе минует уже месяц, как она там.
– Очень плохо. Ведь некоторые ее в этом изоляторе хорошо знают и помнят еще по Барышникову, на произвол в отношении содержания которого она постоянно жаловалась во все инстанции. В числе сотрудников, мучавших Игоря Лазаревича, а теперь издевающихся над Марией Владимировной, – начальник медицинской части Кирилл Гибалов. И за весь этот почти месяц ей ни разу не измерили давление, хотя она просит об этом каждый день, ведь у нее гипертонический криз. И ее, как вы помните, задержали спустя несколько дней после выписки из больницы, где она лежала с очередным приступом. Также у нее целый букет других заболеваний, в том числе возрастных. Но жизненно необходимые лекарства ей также за все это время не выдавали и не принимали к передаче. Не принимают порой – по настроению дежурных – и часть овощей и фруктов. Одно и то же авокадо могут как пропустить, так и выкинуть – как повезет. А ведь моя доверительница по своим религиозным убеждениям (она последовательница кришнаизма) является вегетарианкой, и дополнительное питание, которым не обеспечивает учреждение, ей тоже требуется не из прихоти. Неоказание медицинской помощи, необоснованное лишение еды – это классика для российских СИЗО, эти истории для нас с ней, увы, давно привычны. И она, как может, стойко все это переносит, хоть теперь это касается не ее подзащитных, а ее непосредственно. Но вот один из рассказанных Бонцлер эпизодов потряс даже меня. На днях ее просто «забыли» завести обратно после часовой прогулки по довольно прохладной погоде. И произошло это сразу после того, как ливануло. И Мария Владимировна еще около часа мокла в прогулочной камере под проливным дождем. Умоляла впустить ее, стучалась, кричала, но никто как будто не слышал… Нелюди, что тут скажешь! Она промокла до нитки, а в камере переодеться днем и согреться, не нарушая правила, не так-то просто, особенно учитывая, что отопление на лето отключено. Как результат – сильнейший, до хрипоты, с мокротой, кашель и подозрение на бронхит. Однако ее и после этого не стали осматривать. Мы уверены, что такое нечеловеческое отношение к ней – чисто из мести за ее адвокатскую и правозащитную деятельность. Такой же вывод можно сделать и по материалу для обоснования требуемой меры пресечения – выжимке из материалов ее уголовного дела, следствие по которому продолжается. В этой выжимке, что заняла более 150 (!) страниц, нет ни одного доказательства причастности Бонцлер ко вменяемому ей преступлению. Так, в постановлении суда об избрании меры пресечения есть такая фраза: «Наличие обоснованного подозрения Бонцлер М.В. в инкриминируемом ей деянии подтверждается показаниями свидетеля ФИО (приводить их не буду – пока что), содержанием протокола обыска в жилище Бонцлер М.В., показаниями самой Бонцлер М.В.». Однако эта свидетельница, наоборот, сказала, что ей ничего неизвестно о передаче данных Марией Владимировной и та ей про это никогда не говорила. Показания самой Бонцлер также опровергают инкриминируемое абсурдное обвинение, направленное, по сути, против всех адвокатов, так как в основе нашей деятельности – конфиденциальное соглашение с доверителем. Про обыск вовсе непонятно, что имеется в виду, ведь ничего «такого» у нее не нашли. Мы убеждены, что чекисты и службисты мстят ей за ее активную гражданскую позицию и самоотверженную защиту.
– И поэтому же, вероятно, засекретили, как сообщалось, дело, чтобы как можно меньше людей услышали правду…
– Подчеркиваю через «Слово защите», что вопреки всем этим сообщениям, в деле Марии Бонцлер нет абсолютно ничего секретного, и соответствующего грифа также нет. Поэтому в апелляции на арест будем добиваться открытого судебного заседания. Когда ее закрывали, как мы знаем, и оно было закрытым.
– Надеетесь на лучшее?
– Конечно, надежд на справедливость немного, но поборемся обязательно. Мария Владимировна держится, но ей очень тяжело – и не только физически, но и морально. Еще и потому, что свиданий с родными ей пока что не разрешают, да и письма от них не всегда проходят цензуру.
– А как другие арестанты к ней относятся – уважают, поддерживают, заботятся?
– Она практически ни с кем не контактирует, поскольку ее определили в одиночную камеру. И ей туда даже хоть какую-то книгу, чтобы было чем себя занять, долгое время не приносили, несмотря на ее многочисленные просьбы. Бонцлер отметила, что ей хотелось бы почитать, если найдется в библиотеке, самоучитель по английскому языку. И, в конце концов, ей принесли какой-то второсортный шпионский роман. Выбором этой беллетристики они еще раз подчеркнули, что она для них – шпионка. На самом же деле она правозащитница, или – правозаступница, нуждающаяся теперь, чтобы заступились за нее.
