Закрытые от публики и прессы суды – изобретение не сегодняшнего дня. Эта практика характерна для деспотий, желающих выглядеть цивилизованно и в то же время жестко контролировать судопроизводство. Такой контроль проявляется в обвинительном уклоне в политических процессах, а он хорошо заметен публике в зале суда. Самый простой выход – закрыть двери суда, чтобы никто не видел этого постыдного правосудия.
Так и делают. Поводы для этого находят разные. Можно еще на предварительном следствии приобщить к делу какой-нибудь документ с грифом «секретно», а потом на этом основании закрыть от публики весь судебный процесс. Так рассматривалось, например, дело Владимира Кара-Мурзы. Конечно, можно было бы закрыть только ту часть процесса, в которой рассматривался «секретный» документ, да и сам он имеет к делу весьма косвенное отношение, но это детали, которыми суд пренебрегает. Главное – найти законоподобный повод.
Можно закрыть процесс из-за мнимых угроз кому-то из участников судебного разбирательства. Например, прокурору. Так сделали во время недавнего суда в Москве над Антониной Фаворской и тремя другими журналистами. Для пущей убедительности прокуроршу сопровождали в здании суда два полицейских с автоматами. Как бы все очень серьезно. Но еще проще объявить, что поступали угрозы свидетелям, особенно засекреченным – поди докажи, что угроз не было, когда и сам свидетель неизвестен.
Статья 123 Конституции РФ устанавливает, что «разбирательство дел во всех судах открытое», кроме случаев, предусмотренных федеральным законом. Таким образом федеральный закон легко может отодвинуть Конституцию в сторону. Закрыть на «законных основаниях» судебный процесс можно в случаях, когда рассматриваются дела, связанные с государственной тайной, когда подсудимым нет 16 лет и когда рассматриваются дела о преступлениях против половой неприкосновенности. Или когда могут быть разглашены обстоятельства интимной или частной жизни. Также и «заочное разбирательство уголовных дел в судах не допускается, кроме случаев, предусмотренных федеральным законом». То есть, вообще-то нельзя, но если очень хочется, то можно.
Сплошь и рядом судебная власть устраивает «полузакрытые» процессы. Слушания проводятся в маленьких залах (иногда просто в больших комнатах), куда судебные приставы допускают человек 10-15, а остальные несколько десятков человек остаются в коридоре. Считается, что процесс открытый, а по сути – издевательство над гласностью судопроизводства.
Закрытые судебные процессы над политическими противниками режима широко практиковались в СССР. Во времена массовых репрессий суды чаще всего были заочными, а в более поздние советские времена процессы считались открытыми, но по факту никого не пускали даже в здание суда. Разве что родных подсудимого могли пропустить в зал, но и то не всегда.
Советская власть опасалась огласки своих бесчинств. Иногда доходило до абсурда: на приговоре Мособлсуда, вынесенном мне на «открытом» судебном процессе в 1978 году, стоял гриф «секретно». Приговор этот гулял по всем камерам нашего следственного изолятора, все дивились такому необычному случаю, пока наконец об этом не прознали тюремщики. Меня вызвали с приговором в спецчасть и большими ножницами отрезали верхнюю часть первой страницы с позорным грифом.
Проводником гласности в те времена служили адвокаты политических подсудимых. Они защищали своих доверителей не только в зале суда, но и вне его. После судебных заседаний они выходили к дожидавшимся за милицейским оцеплением друзьям политзаключенных и иностранным корреспондентам и рассказывали обо всем что видели и знали. Не боялись, хотя рисковали многим. Часто их лишали допуска к политическим делам или изгоняли из адвокатуры, и они оставались без работы. Однако они не изменяли своему профессиональному долгу ни в суде, ни за его пределами.
К сожалению, сегодняшняя российская адвокатура до этого уровня чаще всего, не дотягивает. Адвокаты настолько запуганы перспективой служебных неприятностей и примером уголовных преследований коллег, что опасаются говорить даже когда это не идет вразрез с законом. Выходя из зала судебных заседаний, они ничего о ходе процесса публике и журналистам не рассказывают, ссылаясь на мифический запрет разглашать такие данные. Между тем, статья 310 УК РФ предусматривает ответственность только за разглашение данных предварительного расследования. Эти материалы составляют обычно не самую значительную часть судебных слушаний – их оглашают чаще всего только по названиям, иногда зачитывают полностью или отрывками. А все остальное – выступления прокурора, защитника и подсудимого, заявления и ходатайства сторон, выступления экспертов и специалистов, показания свидетелей и потерпевших, вопросы судьи – все это можно свободно пересказывать и комментировать. Это не материалы предварительного расследования, за разглашение которых предусмотрена уголовная ответственность. Уж не говоря, об атмосфере в зале и поведении участников процесса.
Но адвокаты в большинстве своем помалкивают. Их, конечно, можно понять: Россия – государство не правовое, и людей преследуют не столько по закону, сколько по произволу. Однако пренебрежение профессиональными стандартами что в адвокатуре, что в журналистике, что в других чувствительных сферах общественной жизни приводит к тому, что мы еще глубже погружаемся в трясину бесправия. Любые наши уступки, из страха они сделаны или ради выгоды, власть использует для того, чтобы еще успешнее насаживать в стране авторитарные порядки.
