Закон, позволяющий ФСБ распоряжаться «своими» следственными изоляторами, без сомнения вызван стремительным ростом количества политзаключенных в России. При вступлении страны в 1996 году в Совет Европы правительство РФ гарантировало, что пенитенциарные учреждения будут отделены от следственных органов и, в частности, от госбезопасности. Это было одним из условий членства в СЕ. И оно было выполнено: все следственные изоляторы, тюрьмы и колонии были переданы в ведение министерства юстиции.
То было время, когда российская власть еще дорожила мнением Европы и страна со скрипом, но все же двигалась в сторону европейской цивилизации. Тогда еще осуждали политические репрессии советского времени, а политические тюрьмы и лагеря под кураторством КГБ воспринимались как трагический пережиток. Еще были свежи в памяти и следственный изолятор «Лефортово» в Москве, и крытые тюрьмы во Владимире и Чистополе, и политзоны в Мордовии и Пермской области, и «свое» 4-е отделение в институте судебной психиатрии им. Сербского, и отделения для «спецконтингента» в спецпсихбольницах МВД СССР.
У КГБ всегда была возможность контролировать процесс политических репрессий от оперативной разработки и возбуждения уголовного дела до отбывания наказания и освобождения. Вероятно, нынешние хозяева госбезопасности позавидовали возможностям своих предшественников. Иметь свои тюрьмы, где свои подследственные всегда под руками и можно не зависеть от конкурирующих правоохранительных служб, конечно, удобно. Вдобавок к этому, времена ныне коммерческие и, разумеется, лишняя недвижимость не помешает.
Существует расхожая байка о том, что советская госбезопасность не была подвержена коррупции. Якобы, в отличие от милиции, прокуратуры, судейских и прочих правоохранителей чекисты не были меркантильны и не смешивали служебные интересы с личными. Миф красивый, но лживый. Следователи и оперативники КГБ крали вещи даже на обысках у диссидентов, уж не говоря об их участии в крышевании теневой экономики. По сравнению с этим сегодняшние возможности обогащения несравненно больше. Свои тюрьмы будут этому хорошим подспорьем.
Впрочем, служебные интересы тоже нельзя списывать со счетов. Возможно, они даже стоят на первом месте. Политзаключенных становится все больше, и вопросы логистики должны беспокоить тех, кто стоит у руля политических репрессий. Порядки в следственных изоляторах госбезопасности всегда отличались от порядков в остальных тюрьмах. Надо полагать, так будет и теперь.
Различия определялись сверхзадачей. Если в обычном уголовном деле надо было собрать минимальные доказательства для суда, то у госбезопасности к этому добавлялась задача сломить волю политического арестанта, деморализовать его и в идеале довести до ложного раскаяния. Лучше всего — публичного. «Правильная» организация тюремной жизни может иметь в этом деле большое значение. Новый закон откроет для ФСБ новые возможности.
Как правильно было кем-то замечено, все новое — это хорошо забытое старое. Иногда даже не очень хорошо забытое. За последние 20 лет страна во многих отношениях вернулась в свое советское прошлое, и реставрация НКВД и ГУЛАГа — не исключение.
Образцов сталинского людоедства еще не достигли, но путь к этому определен достаточно четко. Следующим логическим шагом будет воссоздание политических лагерей и, возможно, особого порядка рассмотрения политических дел в судах. Может быть, до Особых совещаний и приговоров по списку не дойдет, но закрытые от публики суды и рассмотрение дел по видеосвязи — реалии сегодняшнего дня. Как и аресты и лагерные сроки для адвокатов, защищающих политзаключенных. Все это было на памяти старшего поколения и теперь возвращается в мало измененном виде.
