Какие инструменты нужны правоохранителям, чтобы вовремя защищать жертв? Что поможет судам более справедливо и комплексно разбирать дела, связанные с домашним насилием? И какое наказание необходимо установить для агрессоров? Адвокат Валентина Фролова побеседовала с фондом Ad Rem и рассказала о своей работе по таким делам и правовых проблемах, которые мешают защитникам.
Независимость как способ защиты
— Когда мы говорим о домашнем насилии, о каких правовых ситуациях идёт речь?
Домашнее насилие – это не изолированный эпизод. Некоторые думают, что это только про уголовные дела или административные правонарушения. Но неправильно оставлять за скобками правовые ситуации, которые как раз определяют уязвимость жертвы, позволяют партнеру продолжать угрозы и насилие. Например, вопросы раздела имущества, получения какого-то содержания со стороны второго родителя или бывшего супруга.
Юристам приходится распутывать целый клубок семейно-правовых вопросов, чтобы помочь человеку вытащить себя из этой ситуации. Поэтому важно видеть ситуацию в комплексе.
— Кто в первую очередь рискует стать жертвой семейного насилия? Кем были ваши доверители?
Я работаю с этой проблемой 15 лет и за это время видела самых разных людей — в том числе с очень высоким статусом, доходом и уровнем образования. На этом месте может оказаться каждая женщина.
Но чем больше у человека социальных связей и экономической независимости — есть куда безопасно уйти, есть поддержка родственников и близких — тем относительно проще выйти из ситуации домашнего насилия.
— То есть главный совет — это сохранять независимость?
Да. И я, как женщина, думаю, что это абсолютно принципиальный вопрос.
Но речь идет о ресурсах в самом широком смысле. Например, качественное общение с родственниками и друзьями, которые могут заметить изменение состояния, поддержать.
Одна из стратегий людей, которые применяют насилие, — оградить человека от внешнего мира и сделать его полностью зависимым от себя, от своего мнения о том, кто он и какова его ценность.
— То есть речь не только о своих сбережениях?
Хорошо иметь свое имущество. Важно, чтобы были своевременно решены все вопросы о возможном разделе имущества, о том, кто будет содержать детей. Лучше всего договориться об имущественных вопросах, в том числе прописать в брачном договоре. Потому что сегодня у вас хорошие отношения, а завтра эти нерешенные вопросы становятся способом манипуляции, угроз.
Сейчас, в связи с тем, что больше людей переезжают жить в другие страны, важно позаботиться о независимости с точки зрения миграционных документов.
Закон не определяет, что считать домашним насилием
— Какие проблемы есть в российском законодательстве, которые усложняют работу защиты по таким делам?
В нашем законодательстве нет определения, что именно понимать под домашним насилием, не прописано, как работать с пострадавшей. Нет установленной системы оценки рисков, которую полицейские могли бы использовать, чтобы понять, насколько конкретное насилие опасно в моменте — и может ли оно повториться.
Во многих странах есть такие протоколы. Сотрудник должен задать условно 20 вопросов человеку, который к нему обратился, чтобы понять, что дальше с этим делать. Насколько здесь нужно вмешательство социальных служб или правоохранительных органов, надо ли предоставить человеку защиту, убежище, какую-то экономическую поддержку.
У нас же каждый сотрудник оценивает такой звонок или заявление с жалобой на насилие, исходя из своего представления о том, что опасно, и своим стереотипам о жертве.
— Приведите примеры.
Например, одно из дел, над которыми мы с коллегами работали, — женщина много раз обращалась в полицию с жалобами на преследование со стороны партнера. Там были и формально «законные» действия: человек шел за ней до остановки общественного транспорта, заходил в транспорт, следовал до дома. Это вызывало у женщины страх, потому что раньше со стороны этого человека были угрозы и физическое насилие.
Полиция проводила формальную проверку и выносила постановления об отказе в возбуждении уголовного дела.
И это породило в преследователе чувство безнаказанности. Кончилось все очень плохо — переросло в прямое физическое насилие. Этого можно было избежать, если бы у сотрудников полиции были инструменты для работы с насилием.
Например, протоколы оценки рисков, которые позволили бы идентифицировать преследование в качестве фактора риска, охранные ордера для быстрой защиты пострадавшей и ограждения ее от нарушителя и так далее.
Суды не хотят видеть причин насилия
— А с какими проблемами вы сталкиваетесь в судах?
Часто суды фокусируются только на конкретном эпизоде насилия и отказываются видеть ситуацию комплексно. Это хорошо видно в делах о превышении необходимой самообороны. Например, когда женщина нанесла партнеру или родственнику вред или лишила жизни, защищаясь от насилия с его стороны. Есть очень хорошее исследование Дарьяны Грязновой по этому поводу. Она изучила приговоры российских судов по таким делам и описала, какие стереотипы о пострадавших и опасности насилия, которому они подвергаются, есть у судей, как они оценивают доказательства, представленные сторонами.
В деле о необходимой обороне, в котором женщина защищались от родственника или партнера, задача адвоката — продемонстрировать, что у нее не было умысла на лишение жизни или на причинение вреда, а ее действия были направлены исключительно на самозащиту. Мы собираем доказательства, которые позволяют понять, почему она в этой ситуации действовала так, а не иначе. Что предшествовало событию — системное насилие со стороны партнера, унижения, экономические ограничения. Или же женщина воспринимала ситуацию как опасную для жизни, потому что знала, по какому сценарию будут развиваться события: сначала он ударит ее, а потом начнет душить — ведь так уже происходило.
Но суды часто фокусируются на конкретном событии, которое произошло в определенное время, не рассматривая ситуацию в комплексе.
А может быть еще хуже. Суд говорит, что раз уже бывали такие «ссоры», значит, обвиняемая испытывала неприязненное отношение к этому человеку — что подтверждает наличие умысла лишить его жизни или причинить вред. В исследовании Дарьяны хорошо показано: у нас могут быть очень похожие ситуации, но три разных суда примут три различных решения.
— От чего это зависит?
Суд принимает решения и оценивает доказательства по внутреннему убеждению. Нет какого-то специального руководства для судей о том, как непредвзято и без стереотипов оценивать доказательства по такой категории дел — в духе соблюдения права женщин, в том числе на равенство и на защиту от насилия. Хотя и такое руководство, и специальная подготовка были бы очень полезны.
— По вашему опыту, есть ли запрос на это у правоохранительных органов и судей?
Да. Например, сейчас Консорциум женских неправительственных организаций и некоторые адвокатские палаты обучают юристов, как правильно работать с делами о домашнем насилии, исходя из имеющейся ситуации. И это помогает эффективнее защищать жертв.
Это абсолютно универсальный принцип, который относится не только к судам и правоохранительным органам, но и ко всем специалистам: если дать людям больше инструментов, им будет проще работать.
Часто сотрудники полиции рады оказать помощь, но не знают, как и что делать. А потом происходят случаи, когда на заявление о домашнем насилии не отреагировали, жертва погибла — и уже в отношении полицейских возбуждают дела о халатности.
Каким должен быть закон о домашнем насилии?
— Согласно недавнему исследованию Russian Field, принятие закона о домашнем насилии поддерживают 95% женщин и 83% мужчин. Почему его до сих пор не могут принять?
У меня нет ответа на этот вопрос. Нужна политическая воля.
— Что, по вашему мнению, обязательно должно быть в таком законе?
Там должно быть четко прописано, что такое домашнее насилие, какие его формы существуют, кто может являться пострадавшим от домашнего насилия. До сих пор у некоторых юристов возникают вопросы о том, считать ли ситуацию семейным насилием, если партнеры в разводе или не регистрировали отношения. Или если они брат и сестра, и между ними не существует никакой финансовой зависимости.
Кроме того, должны быть протоколы действий — чтобы каждая служба понимала, как распознать опасную ситуацию, оценить риск, куда направить пострадавшего человека.
Чтобы сотрудники полиции знали, как действовать, когда поступило сообщение о домашнем насилии, нужно ли устанавливать какие-то ограничения в отношении агрессора.
— А нужна ли отдельная статья в УК о домашнем насилии?
Этот вопрос решается законодателями разных стран по-разному: и через введение ответственности за «домашнее насилие» как отдельный вид насилия (отдельную статью), и через отдельную криминализацию любого вида насилия в отношении «близких лиц». Основной принцип: все действия, которые представляют собой домашнее насилие, должны быть криминализованы.
Я считаю, что у действий, которые совершаются в отношении близкого человека, значительно более высокая общественная опасность. Санкция за насильственные действия в отношении близких должна быть строже.
Более того, в некоторых случаях нужно назначать санкцию в виде ограничения свободы. Агрессору может быть запрещено на определенный период времени приближаться к месту учебы, работы потерпевшего лица. Именно поэтому важно выделять домашнее насилие через определенный законом признак. Для суды и правоохранители понимали, каким образом это наказывать и какие меры воздействия здесь применять.
— Но почему за одни и те же действия в отношении членов семьи и незнакомых людей должна быть разная ответственность?
Потому что это насилие совершается в отношении человека, который доверяет агрессору.
Знает о нем абсолютно все: где он живет, работает, во сколько он пройдет по этой улице. Возвращаясь к делу, о котором я говорила — почему агрессор мог преследовать жертву? Потому что знал о ней все! Используя эту осведомленность, агрессор может угрожать, разглашать сведения о частной жизни и так далее.
В январе этого года Конституционный суд подтвердил это — как раз в деле о домашнем насилии. В своем определении КС указал, что государство должно защищать человека, даже если пока активных действий по причинению ему вреда не предпринимается. Впервые суд сформулировал такие стандарты по поводу безопасности, обязательства государства защищать человека от насилия.
В УПК РФ есть такой вид меры пресечения, как запрет определенных действий, ее могут назначить на период расследования и рассмотрения дела судом. Обвиняемому запрещают посещать определенные места, контактировать со свидетелями — и те чувствуют себя в безопасности. В УК РФ есть очень похожая санкция, назначаемая уже при вынесении судом обвинительного приговора, — ограничение свободы — и она тоже предполагает наложение на осужденного различных запретов.
В делах о домашнем насилии мы просили суды при вынесении приговора возложить на осужденных запреты приближаться к месту их жительства или работы потерпевших. Но суды нам отвечали, что закон такие ограничения возложить не позволяет.
То есть человеку могло быть назначено наказание в виде ограничения свободы, но при этом запрещено ему было не приближаться к местам, где бывает потерпевшая, а, например, посещать спортивные или массовые мероприятия.
Этот вид наказания не позволял потерпевшей почувствовать себя в безопасности даже после того, как совершившего насилие лицо признавали виновным.
Мы с коллегами очень долго бились за разъяснение этой ситуации. Наконец, КС нас услышал и указал, что такие ограничения назначать возможно. Это небольшая аналогия охранного ордера в очень ограниченных случаях. И добиться этого можно только при вынесении обвинительного приговора по уголовному делу. А дела, которые дошли до этой стадии, — только верхушка айсберга. К тому же, это нельзя использовать, если домашнее насилие квалифицировали как побои по КоАП.
В любом случае, стоит сказать, что у Конституционного Суда до сих пор был довольно хороший прогрессивный тренд в отношении дел о домашнем насилии.
Как юристы меняют подход к делам о домашнем насилии
— А есть ли спорные ситуации в таких делах, которые мог бы урегулировать КС?
Их довольно много, не только в уголовном процессе. Чем больше у тебя практики, тем чаще ты видишь, что какая-то норма работает не так.
Мне кажется, что нам, юристам, часто не хватает более критического подхода — когда видишь, что закон решает проблему недостаточно справедливо, но не принимаешь это как данность, а задумываешься, почему и как это изменить.
Поэтому я призываю коллег смотреть на то, что у них есть в производстве, и думать, как бы они хотели, чтобы закон выглядел в идеальном мире. Вместо того, чтобы слепо следовать тому, что написано, и думать, что мы лишь заложники всей этой ситуации.
— Как вам кажется, насколько юристы могут изменить подход правоохранителей и судов к домашнему насилию?
Когда я начинала работать, все было еще более печально. Конечно, проблема домашнего насилия не решена и не будет решена еще много лет. И это не исключительная для России ситуация.
Но хорошо выстроенная работа адвокатов, когда они требуют специальных мер по защите жертв, качественно собирают доказательства, позволяющие увидеть ситуацию комплексно, дает результат. И представители правоохранительной и судебной систем часто на это довольно позитивно реагируют.
Если заканчивать на позитивной ноте, то я вижу положительный тренд в последние годы. И это не результат каких-то фундаментальных изменений законодательства.
Ситуация меняется благодаря работе НКО, которые помогают жертвам и образовывают юристов, а также смелости самих женщин, не побоявшихся рассказать о насилии, вынести ситуацию в публичное пространство, обращаться в полицию и добиваться наказания для агрессора.
Много акторов, которые просто делают то, что они могут в этой ситуации, и делают это творчески. И мы, юристы, тоже должны постоянно думать, что мы можем изменить, исходя из тех условий, в которых мы находимся.
