После февраля 2022 года из России уехали от нескольких тысяч до миллиона человек. Среди них оказались юристы и адвокаты, которые решились покинуть страну по самым разным причинам: от несогласия с официальной политикой до угрозы уголовного преследования. Чего ожидали защитники, покидая страну, и насколько их представления совпали с реальностью? Можно ли сохранить профессию, находясь за рубежом? И как теперь, два года спустя, юристы-эмигранты видят свое будущее? Об этом читайте в материале «СЗ».
Отъезд из России
Сергей Куликов (юрист-правозащитник): Я уехал в сентябре 2022 года. Подготовки к отъезду никакой не было, как и финансов, недвижимости или даже счетов в иностранном банке. Только карточка «Мир», которая не работала за границей.
Как я себе [представлял, что меня ждет]? Никак не представлял. [Ехал] «куда-то за границу». А что там будет? В мыслях было: «да кому я нужен за этой границей?». Тем более, что я юрист, и знаний [об иностранном законодательстве] практически не было. Максимум Европейская конвенция о правах человека.
Нина Боер (адвокат, экс-партнер бюро «НБ»): Я уехала в начале апреля 2022 года. В тот момент ни о чем думать не могла, было очень тяжелое психологическое состояние. Поэтому я в России просто все закрыла, что не могла увезти — раздала. Никому даже доверенностей не оставила. Загрузила машину и поехала [в Грузию]. О том, что меня ждет, тоже особенно не размышляла — думала, что все как-то образуется.
Когда выезжали, невозможно было купить доллары или евро, не знали, чего ожидать. Но случилось чудо — в одной из книг, которые я раздала сотрудникам (кстати, это книга Парфенова «Намедни»), коллега нашел 15 000 евро. Я «потеряла» их почти 10 лет назад. Сразу появились деньги на отъезд.
Андрей Федорков (адвокат): Об отъезде я начал задумываться после аннексии Крыма. Стало ясно, что ситуация в России станет только ухудшаться, репрессии против гражданского общества — ужесточаться, и в обозримой перспективе страна будет двигаться все ближе в сторону чуть «севернее Кореи». И в конечном итоге придется делать выбор между покорным молчанием, тюрьмой или эмиграцией.
Что из себя представляет русская тюрьма, я знал в силу своей профессиональной деятельности, никакой пользы от пребывания в ней не видел и сейчас не усматриваю. Поэтому логичным представлялся выбор в пользу эмиграции. Сначала я уехал в середине марта 2022 года. Окончательный переезд произошел в середине сентября 2022 года. Так совпало, что это было буквально за несколько дней до объявления «частичной мобилизации».
Артем Смирнов (адвокат, имя изменено): Решение уезжать я принял в конце марта — понял, что Россия катится в абсолютный фашизм, и я просто сяду. Как жизнь показала, я не ошибся. Моих коллег сажают одного за одним.
Я подумывал уезжать из России давно — но не думал, что это случится в экстренном порядке. Была идея заработать денег, найти приятную страну, купить там недвижимость и спокойно осваиваться. Главное, что когда ты переезжаешь таким образом, то у тебя есть возможность для отступления — если что-то не получилось, то всегда можешь вернуться на родину. Теперь у меня такого варианта нет.
Наверное, в том числе поэтому, ожидания от страны, в которую я ехал, были смешанными — первым чувством был страх. Ты не совсем понимаешь: куда ты едешь, что будет происходить (я бы сказал, что это чувство сохраняется до сих пор).
Тем не менее, я ожидал, что мой статус в новой стране будет понятен где-то в течение года. Дальше я рассчитывал на возможность сотрудничества с различными организациями, в том числе правозащитного толка, в новой стране.
Константин Иванов (юрист, имя изменено): Я уехал вскоре после февральского вторжения России в Украину. Главной эмоциональной причиной было желание не иметь ничего общего с этим преступлением.
Да, уже несколько лет как было абстрактное понимание: «Хоть тушкой, хоть чучелком, а ехать надо». Но я откладывал это до президентских выборов, после которых для меня, как для юриста, возникала профессионально-этическая проблема.
Я понимал, что этот пост займет человек, у которого нет права избираться (конституционная поправка об «обнулении сроков» была принята с грубейшим процедурным нарушением). Соответственно, все законы, подписанные им после этого момента, тоже будут, скажем так, ущербны. И как в таких условиях нормально работать? Мне было очевидно, что практически никто из коллег не отнесется к этой проблеме серьезно — просто покрутят пальцем у виска. Но для меня она была вполне реальной.
Хотя, если быть честным, то вряд ли я бы уехал, не случись этого проклятого февраля. Вероятнее всего, я бы смирился и приспособился.
Первые впечатления за границей
Сергей Куликов (юрист-правозащитник): Мне повезло — еще весной 2022 года моя лицейская подруга уехала к родственникам мужа в Дубай. Поэтому, когда началась мобилизация, я примерно представлял, что где-то там есть друзья, которые имеют уже определенный заработок — и поехал к ним.
Практику я изначально продолжать не намеревался, учитывая общий уровень беззакония и исключение России из Совета Европы. Собственно, в этом и заключались истинные причины моего отъезда — мобилизация стала скорее поводом. Ходить в российские суды мне давно очень не нравилось — со справедливостью это ничего не имеет общего.
С чем столкнулись первым делом в Дубае? Мы с друзьями втроем снимали трехкомнатную квартиру. Какое-то время я спал на матрасе в проходной комнате — очень интересный экспириенс. Это даже не общага, это было что-то жутковатое. Но на меня тогда еще депрессия навалилась — вообще на все было по барабану.
Нина Боер (адвокат): Уезжая, я знала, что практику продолжить полноценно не удастся. То, что надо было доделать — доделала с помощью коллег и друзей. В 2022 году занималась ликвидацией бизнесов, уходящих из России, но понятно, что на этом практику не построишь.
Я не встретилась с какими-то серьезными бытовыми сложностями. В целом, все оказалось решаемо. Но каждый переезд это несколько месяцев на то, чтобы опять «научиться ходить»: где что покупать, это дорого или дешево; все организационные вопросы надо изучать заново, счета, налоги, потери, это все очень выматывает. Восхищаюсь теми, кто справляется с переходом на новые рельсы легко и играючи.
В целом помогает правило Крошки Енота: улыбаться и не видеть заранее в «Других» врагов. Ну и смотреть на жизнь с удивлением и благодарностью.
Леонид Крикун (адвокат): Я уехал из РФ в конце декабря 2022 года после угроз привлечь меня к уголовной ответственности за защиту оппозиционных политических активистов и юридическую помощь находящимся в РФ украинским пленным из числа гражданских лиц.
Когда я отправлялся в путь, планы были самые радужные. Ведь я ехал в Германию, которая известна поддержкой беженцев. Однако действительность оказалась более сурова. На сегодняшний день никакой помощи от немецких властей, кроме предоставленных мне бесплатно языковых курсов, я не получаю.
В Германии меня приняла семья одного из моих бывших подзащитных, так что с проживанием в общежитиях для беженцев я не столкнулся. Правда, коммунальная квартира на протяжении более чем года была мне в тягость. В последние годы из-за большого числа беженцев найти в Германии приличное жилье за вменяемые деньги достаточно тяжело. Но менее чем через год я сердечно поблагодарил принявшую меня семью и переехал в отдельную квартиру.
Артем Смирнов (адвокат, имя изменено): Как только я приехал в страну [в которой сейчас нахожусь], я сразу подал заявление об убежище. Мне предоставили общежитие. Условия проживания там были, скажем так, разные. Были моменты, когда мы жили втроем или даже вчетвером в одной комнате — сейчас уже получше.
Самое тяжелое — дома ты привыкаешь к тому, что у тебя есть собственное жилье, машина, деньги. Приезжая просить убежища, ты всего этого сразу лишаешься. Твое общественное положение сразу понижается, происходит деклассирование.
Без одобрения убежища у тебя нет документов, без них — права на работу. Ты не можешь открыть банковский счет, зарабатывать. Жить можно только на те деньги, которые ты можешь получить в качестве пособия — их хватает лишь на еду.
Яркий пример — общественный транспорт. Ты начинаешь зависеть от расписания автобусов, ведь денег на такси у тебя нет. Физически это пережить достаточно легко, а вот психологически… ты снова попадаешь в ситуацию 16–18 лет, когда у тебя нет своих денег, жилья и ты сильно зависишь от других людей. Вот такие вот ожидания и реальность.
Константин Иванов (юрист, имя изменено): Ожиданий никаких не было. Планирование было исключительно краткосрочным: «Сначала доберемся до пункта назначения, а там видно будет». Когда добрались: «Теперь надо снять жилье, а там видно будет». И дальше все в таком духе.
Нам с семьей повезло, квартиру в стране прибытия удалось снять быстро. Плюс с собой были накопления, позволяющие пусть и без излишеств, но протянуть полгода, даже если бы не было работы. Уровень бытового комфорта упал резко, но на фоне общего эмоционального и душевного краха это замечалось не так сильно, как могло бы.
Мне вновь повезло — еще с ковидных времен я работал удаленно, и эта возможность сохранялась до конца года. Идею продолжить практику в новой стране я рассматривал в сильно отдаленной перспективе: нужно выучить язык, получить местное образование и так далее.
Юристам в этом плане плохо — наша профессия очень «национальна». Хотя я знаю коллег, у которых довольно быстро получилось профессионально перейти в другую юрисдикцию. Но таких талантов единицы, хотя это только мое личное впечатление, и здесь я рад буду ошибиться.
О ситуации два года спустя
Сергей Куликов (юрист-правозащитник): Когда я только приехал, мне пришлось сразу учиться — разбираться в местном рынке недвижимости. Слава богу, многие россияне ломанулись сюда же покупать квартиры — благодаря этому мне удалось, как кажется, неплохо устроиться.
Я до сих пор работаю в сфере недвижимости в Эмиратах — потихоньку «поднатаскался» в местных законах. Мне очень понравилось, что хотя страна арабская, второй официальный язык английский. Впрочем, далеко не все знают его хорошо. Даже мой уровень «I want to say from my heart» не так сильно выбивается из общей среды.
Уровень моей жизни в чем-то просел, в чем-то вырос. Доходы мои однозначно выросли — в России я за свою работу в суде много не брал. Какую-то часть работы мы вели на энергии «горения жопы» от беспредела и несправедливости. Но своего жилья у меня тут нет, так что расходы также сильно выросли.
Леонид Крикун (адвокат): Я слежу за новостями из России, пытаюсь выявить признаки скорого падения путинского режима, освобождения политических заключенных и возможности вернуться на Родину. Живу на остатки накоплений и редкие небольшие гранты, которые позволяют мне продолжать заниматься правозащитной деятельностью.
Мой уровень жизни в Германии по сравнению с Россией снизился. Но здесь я обнаружил, что могу обходиться без массы раньше казавшихся мне безусловно необходимыми вещей и занятий, так что особого дискомфорта мне это не доставляет.
Кроме небольшого числа клиентов, которым я оказываю юридическую помощь удаленно, я активно принимаю участие в деятельности «Двусторонней Контактной группы Украина – Россия по гуманитарным вопросам». Она занимается оказанием юридической помощи содержащимся в России в условиях несвободы украинским пленным из числа гражданских лиц, добивается их возврата на родину.
Андрей Федорков (адвокат): Я продолжаю дистанционно работать в «кабинетном формате» по делам своих доверителей из России. Ко мне периодически обращаются за консультациями и помощью в составлении документов, но объем практики безусловно значительно сократился. Для того, чтобы полноценно практиковать в стране пребывания, необходимо получить соответствующее образование. Это требует хорошего знания языка и все эти процессы объективно занимают несколько лет.
Я учусь в образовательном учреждении на направлении тесно связанным с правом. Это уровень среднего специального профессионального образования, который позволяет получить определенные базовые знания по ряду отраслей национального права. Также уже более года я продолжаю учиться на языковых курсах.
Артем Смирнов (адвокат, имя изменено): Спустя два года мой статус в стране до сих пор не ясен. Вообще существуют сроки, в течение которых должно быть принято решение о предоставлении мне убежища, но… из-за большого наплыва украинских беженцев это фактически не работает.
Конечно, когда я ехал, то думал, что буду зарабатывать деньги привычным для себя образом — то есть мозгами. Но сейчас я понимаю, что следовало снизить свои ожидания.
Знание языка хотя бы на уровне С1 очень важно, даже В1 — абсолютно недостаточно. Язык должен быть свободным, причем в идеале это должен быть язык той страны, в которой ты собираешься жить, а не только английский. Не говоря уже о том, что для работы необходимы документы, которых у меня все еще нет.
Продолжать заниматься российским правом за рубежом невозможно — никто не хочет работать с человеком, который находится в другой стране, ведь в России за это могут признать иноагентом. Поэтому… поначалу люди еще звонили, консультировались, но потом это закончилось. Грубо говоря, быть российским адвокатом можно только на территории страны.
Все эти разговоры, что сейчас российские адвокаты круто устроились за рубежом, не имеют ничего общего с действительностью! Ничего подобного! Я знаю это и по себе, и по нескольким коллегам.
Константин Иванов (юрист, имя изменено): Практику как таковую я не веду: за последний год пару раз удаленно консультировал. Сейчас работаю на фрилансе в сфере журналистики и научной литературы (факт-чекинг, перевод, редактирование и т. п.).
По субъективным ощущениям, доход упал примерно в 3 раза. Но тут все зависит от угла зрения. Глядя на свои истлевающие кроссовки, я могу сказать, что я нищий. Или экологичный и берегу ресурсы планеты. Я предпочитаю второй вариант.
О планах на будущее
Нина Боер (адвокат): Сейчас бездельничаю, думаю, чем заниматься, учу нидерландский, — язык страны, в которой теперь живу.
Качество жизни очень улучшилось — я больше времени уделяю себе, семье, занимаюсь только тем, что мне интересно. Мне повезло иметь способность зарабатывать на жизнь «между делом». И деньги или статус как таковые сами по себе меня никогда сильно не интересовали.
Мне хотелось делать что-то большое и хорошее. В России — это была юридическая фирма. Сейчас придумываю, что это будет в следующей половине жизни. Есть идеи новых бизнес-проектов, но пока они в зародыше. Учу язык, культуру и историю страны, обживаюсь.
Константин Иванов (юрист, имя изменено): План один — не сдаваться, пока есть такая возможность. Искать стабильную работу, нормально выучить язык новой страны, делать что-то полезное хотя бы в малом.
В будущее я смотрю философски: может случиться все, что угодно, но мы должны исходить из того, что в конечном итоге все будет правильно. И поступать сообразно этому.
Леонид Крикун (адвокат): Кроме изучения немецкого языка, я потратил большое количество времени на изучение механизмов обжалования нарушения прав граждан в различные органы и структуры ООН, составляю и подаю жалобы в КПЧ ООН и Рабочие группы. На сегодняшний день я много времени уделяю изучению Международного гуманитарного права, т.к. намерен принимать участие в расследовании и рассмотрении в МУС военных преступлений, совершенных в ходе войны России с Украиной.
Я планирую продолжать профессиональную деятельность и на территории Германии, но текущий уровень знаний немецкого языка мне это не позволяет.
Артем Смирнов (адвокат, имя изменено): В моем случае все упирается в документы. Если все будет нормально, я получу убежище, то откроются какие-то возможности. В том числе для коллаборации с правозащитниками. Конечно, это не будет работа в штате, но возможен аутсорс — все равно есть организации, которым нужно понимание того, как работает российская система.
Кроме того, здесь есть возможность переучиться. Конечно, это не будет университет, но получить другую профессию в целом можно. Например, я видел вакансию авиадиспетчера — они тебя два года учат и все это время платят зарплату, а потом трудоустраивают. Для всего этого, конечно, нужен язык… Но, я думаю, его вполне реально выучить за 1,5—2 года.
В любом случае, одно я знаю точно: даже если будет отказ, то в Россию я не вернусь. Сначала я буду судиться — даром, я, что ли адвокат. А дальше есть план «Б», но о нем я пока говорить не буду.
