Недавно адвокат обнаружил в следственном кабинете СИЗО-6 Иркутской области устройство, очень напоминающее микрофон. Он предположил, что в изоляторе прослушивают беседы защитников с доверителями. По просьбе редакции «Слово защите» столичный адвокат Андрей Гривцов рассказал, как распознать прослушку, как оперативники могут использовать полученную таким образом информацию — и что делать адвокатам, чтобы искоренить эту практику.
На днях стало известно о том, что коллега в Иркутской области нашел в следственном кабинете СИЗО микрофон. Если прослушивание разговоров адвоката и доверителя подтвердится, это станет вопиюще возмутительной ситуацией вмешательства в адвокатскую тайну, которая в силу закона должна быть незыблемой.
Гарантия сохранности этой тайны — один из основных принципов адвокатской деятельности. Без этого она в принципе невозможна. В этой связи палата сделала то, что и должна была сделать: незамедлительно направила обращения прокурору и руководителю УФСИН.
Другой вопрос, что на это ответят правоохранители. Предполагаю, что следующее: разговор адвоката с доверителем никто не прослушивал, а обнаруженный микрофон не работал, не являлся микрофоном и вообще не имеет отношения к прослушиванию.
Часто ли такое вообще происходит? Учитывая, что любое несанкционированное судом вторжение в адвокатскую тайну со стороны государства носит незаконный характер, никакой официальной статистики быть не может. Поэтому мы не знаем, как много наших коллег стали жертвами таких действий правоохранителей.
Вместе с тем, адвокаты, работающие по уголовным делам, в особенности тем, где имеется серьезный оперативный интерес, давно исходят из того, что их телефонные разговоры могут прослушиваться. Равно как и встречи в СИЗО с доверителями. Прямые доказательства этого получить невозможно, и если направить по этому поводу запрос, то ответ наверняка будет отрицательным. Но дела это не меняет.
Сам я при прослушивании моих разговоров с доверителями в следственном изоляторе никого не ловил.
Но, например, по одному чувствительному для правоохранительной системы делу нам для общения с доверителем всегда выделяли один и тот же кабинет. Хотя было много других свободных. Когда я спрашивал, нельзя ли нас пересадить в другие кабинеты, мне настойчиво поясняли: нам выделен именно этот.
В этой связи я при всяком общении с доверителем вынужденно предполагаю, что это общение может фиксироваться правоохранительными органами.
При этом, естественно, все доказательства, которые вы можете получить в подобной ситуации, будут носить косвенный характер. Запись разговора вам вряд ли кто-то предъявит. Если только вы случайно обнаружите техническое устройство, как в иркутском СИЗО, да и то вам наверняка скажут, что это не то, что вы думаете, и ни о какой записи речь не идет.
В этой ситуации остается исходить из того, что прослушивают всех и всегда. И предпринимать дополнительные меры для сохранности адвокатской тайны, обсуждая наиболее чувствительные моменты так, чтобы их никто не слышал.
Здесь мне можно возразить: мол, я сгущаю краски, и правоохранителям эта запись без надобности. Ведь использовать ее вряд ли получится, это будет откровенным нарушением закона. Однако можно воспользоваться данными в оперативных целях либо для получения других доказательств.
Например, в разговоре доверитель делится с адвокатом информацией о том, где находится то или иное доказательство, либо сообщает, что какое-то лицо обладает значимыми сведениями. После этого ничто не мешает правоохранителя изъять данное доказательство, допросить лицо, обладающее значимыми сведениями, не раскрывая при этом источник получения данной значимой информации…
Встает вопрос: возможно ли изжить подобную порочную практику? Возможно. Однако для этого необходимо поменять отношение к соблюдению адвокатской тайны не со стороны адвокатов, а со стороны тех, кто намеренно вторгается в эту тайну в своих незаконных интересах. Это можно сделать двумя способами.
Во-первых, предавая гласности каждый случай незаконного вторжения в адвокатскую тайну и наказывая виновных, а не покрывая их.
Во-вторых, формируя новое отношение к закону и праву со стороны правоохранителей — тех, кто закон и право должны охранять. Это отношение должно заключаться в том, что оправдание невиновных, строгое соблюдение прав и гарантий следует признать приоритетом по отношению к поиску и особенно к назначению виновных в преступлениях.
Пока же, к сожалению, эффективность работы правоохранителей по-прежнему оценивается исходя из статистических показателей количества выявленных ими преступников.
При таком подходе правоохранители всегда будут заинтересованы в том, чтобы привлекать к ответственности как можно больше людей, в том числе без оглядки на применяемые методы работы. Адвокатам же всегда остается одно. Много работать, не покладая и не опуская рук, защищая своих доверителей всеми доступными им законными методами.
